Хотелось бы зафиксировать в тексте одну любопытную деталь. На мой субъективный взгляд, это наблюдение будет иметь определенную ценность в нынешнюю эпоху упадка военного мышления.
В рамках российско-украинского конфликта можно отчетливо видеть интересную тенденцию: несоответствие компетенций военных структур в отношении используемых на поле боя технологий. Звучит не очень понятно, верно? Что ж, в действительности все очень просто – к примеру, военно-воздушные силы оказались предельно некомпетентны в войне беспилотных систем, хотя формально подавляющее большинство применяемых вооружений – летательные аппараты, т.е. они соответствуют среде, в которой оперируют ВВС.
Или, скажем, взять флотские структуры, которые оказались удивительно беспомощными в войне на море, несмотря на кажущееся обилие технических средств и ресурсов.
Это приводит к весьма любопытным результатам – войну в сложных операционных средах начинают вести структуры, казалось бы, предельно далекие от таковых по своим компетенциям.
Особенно интересно наблюдать это на примере Украины – несмотря на то, что ВСУ де-факто являются таким же осколком советской системы, как и ВС РФ, украинская военная бюрократия обладает куда меньшим уровнем системного влияния – она структурно «рыхлая», и из нее оказалось возможным изымать ресурсы, функции, средства и технологии в пользу альтернативных форм и типов организации (в РФ происходят схожие процессы, но менее масштабные и очевидные, ибо военная бюрократия куда более монолитна и умеет отстаивать собственную историческую монополию).
Это позволило сформировать параллельные ГШ и МО военно-гражданские структуры – такие, например, как Силы беспилотных систем, – или же перевести часть военных функций под иные силовые ведомства (как это произошло с СБУ). И что интересно, эти довольно скромные по масштабам и численности параллельные структуры стали одними из ключевых опор украинской обороноспособности.
Почему так вышло? Разница в мышлении руководителей. Разница в системе организации боевой работы, подходах и целеполагании.
К примеру, взгляните на подразделения, ответственные за «deep strike» по территории РФ – 14-ый полк СБС. Легко предположить, что тематикой дальних средств воздушного нападения занимается бывший офицер ВВС, не так ли? Но нет, 14-ый полк был организован офицером... Сил специальных операций. Человеком, не имеющим никакого отношения к войне в воздухе – но тем не менее обеспечившим очень серьезные результаты (не только поражение НПЗ, но и работа по российским военным складам; регулярные удары по топливным эшелонам – тоже работа данной части).
Профессиональный диверсант и специалист по инфильтрации оказался более компетентным, гибким и понимающим ситуацию, нежели «классические» специалисты, обученные (формально) оперировать в данной среде.
И это повсеместная ситуация по обе стороны фронта. «Классическое военное образование» оказалось преимущественно неэффективным, несоответствующим моменту и потребностям. Тренды задают специалисты из более гибких, адаптивных структур (к слову о трендах: применение в боевых действиях FPV-дронов зародилось в украинских ССО и СБУ), по умолчанию имеющих отношение к разведывательной деятельности, работе со сложными данными и нестандартными задачами.
